Из личного дневника доктора

Гарри Д. С. Гудсера

25 апреля 1848 г., вторник.

Мне очень нравился лейтенант Ирвинг. Он производил впечатление порядочного и внимательного к людям молодого человека. Мы с ним не водили близкого знакомства, но на протяжении всех трудных месяцев нашей экспедиции — особенно на протяжении многих недель, когда я проводил время не только на «Эребусе», но и на «Терроре», — я ни разу не видел, чтобы лейтенант уклонялся от своих служебных обязанностей, или разговаривал грубо с матросами, или обращался с ними или со мной иначе, чем с мягкостью и профессиональной учтивостью.

Я знаю, что капитан Крозье особенно глубоко потрясен сей утратой. Он был так бледен, когда вошел в лагерь сегодня в третьем часу утра, что я мог бы поручиться своей профессиональной репутацией за то, что бледнее уже стать невозможно. Но капитан побледнел еще сильнее, когда услышал страшную новость. Даже губы у него стали белыми, как паковый лед, на который мы смотрим вот уже три года без малого.

Но какие бы приязнь и уважение я ни питал к лейтенанту Ирвингу, я должен был выполнить свои профессиональные обязанности, отрешившись от всяких воспоминаний о наших с ним дружеских отношениях.

Я снял с трупа оставшуюся на нем одежду — пуговицы на всех поддевках, начиная от жилета и кончая длинной нижней рубахой, были оторваны, и насквозь пропитанные кровью слои ткани заледенели и смерзлись, превратившись в твердую складчатую массу, — и велел своему ассистенту Генри Ллойду помочь мне обмыть тело лейтенанта Ирвинга. Вода, полученная из снега и льда, на растапливание которых помощники мистера Диггла тратили последние запасы угля с кораблей, была у нас на вес золота, но мы должны были оказать молодому Ирвингу такую честь.

Разумеется, мне не пришлось делать обычного разреза в виде перевернутой «Y» от тазовых костей до пупка, поскольку убийцы лейтенанта Ирвинга уже позаботились об этом.

В процессе работы я по обыкновению делал разные записи и пометки, с трудом шевеля ноющими от холода пальцами. Рана на шее лейтенанта Ирвинга была нанесена по меньшей мере двумя сильнейшими ударами незазубренного лезвия, и он умер от потери крови. Не думаю, чтобы в теле несчастного молодого офицера осталась хоть пинта крови.

Трахея и гортань у него рассечены, и на шейном позвонке видны выбоины от лезвия.

Брюшная полость вскрыта многократными пилящими движениями короткого лезвия, распоровшего кожу и мышечную ткань, и почти весь кишечник, тонкий и толстый, вырезан и удален из тела. Селезенка и почки лейтенанта тоже исполосованы и взрезаны каким-то острым инструментом. Печень отсутствует.

Пенис лейтенанта ампутирован примерно у основания и тоже отсутствует. Мошонка разрезана вдоль срединной линии, и яички отрезаны. Для того чтобы прорезать мошоночную сумку и придатки яичек, потребовалось произвести многократные движения лезвием. Возможно, лезвие убийцы несколько затупилось к тому моменту.

В то время как яички отсутствуют, остатки семенного канала, уретры и значительная часть мышечной ткани у основания пениса сохранились.

Хотя на теле лейтенанта Ирвинга множество синяков — многие из них совместны с симптоматикой развивающейся цинги, — никаких других серьезных ран нигде не имеется. Интересно, что на руках и ладонях у него нет порезов, свидетельствующих о том, что он оборонялся.

Представляется очевидным, что на лейтенанта Ирвинга напали совершенно неожиданно. Убийца или убийцы перерезали ему горло прежде, чем он получил хоть малейшую возможность защищаться. Потом они потратили какое-то время на то, чтобы извлечь из брюшной полости внутренности и ампутировать гениталии многократными пилящими движениями лезвия.

Подготовляя тело лейтенанта к погребению, назначенному на сегодня, я зашил гортань и шею по возможности аккуратнее, а затем — предварительно поместив некоторое количество подверженного разложению волокнистого вещества (свернутый свитер из личных вещей лейтенанта, находившихся в сумке) в брюшную полость, чтобы она не казалась совсем пустой и впалой под мундиром, когда покойного будут опускать в могилу, — собрался зашить означенную брюшную полость по возможности аккуратнее (слишком много мышечной ткани отсутствовало).

Но в последнюю минуту я заколебался и решил сделать нечто необычное.

Я вскрыл желудок лейтенанта Ирвинга.

Никакой особой причины делать это не было. Причина смерти молодого лейтенанта не вызывала сомнений. Проверять желудок на наличие патологий или хронических заболеваний тоже не имело смысла — все мы страдаем цингой в той или иной степени и медленно умираем от голода.

Но я все же вскрыл желудок. Он казался странно раздутым — хотя на таком морозе едва ли мог увеличиться столь сильно в результате одной только деятельности микробов и вызванных ими гнилостных процессов, — а никакую аутопсию нельзя считать законченной без исследования подобной аномалии.

Желудок был полон.

Перед самой смертью лейтенант Ирвинг съел значительное количество тюленьего мяса с кусками кожи и много сала. Пищеварительный процесс едва успел начаться.

Эскимосы накормили его, прежде чем убить.

Или, возможно, лейтенант Ирвинг обменял свою подзорную трубу, сумку и несколько личных вещей на тюленье мясо и сало.

Но это исключено, поскольку помощник конопатчика Хикки сообщил, что он видел, как эскимосы убивают и грабят лейтенанта.

Тюленина и рыба находились на эскимосских санях, которые мистер Фарр использовал для перевозки тела лейтенанта Ирвинга в лагерь. Фарр доложил, что они повыбрасывали из саней прочие предметы — корзинки, примитивную кухонную утварь, вещи, уложенные и привязанные поверх тюленины и рыбы, — чтобы получше разместить труп лейтенанта на легких санях. «Мы хотели устроить лейтенанта Ирвинга как можно удобнее», — сказал сержант Тозер.

Получается, эскимосы сначала угостили лейтенанта своей пищей, дали ему время съесть ее, если не переварить, а потом снова уложили свои пожитки в сани, прежде чем расправиться с ним столь жестоко.

Чтобы выказать человеку дружеское расположение, а потом совершить столь зверское убийство и надругательство над телом… возможно ли поверить в существование народа столь вероломного, столь злобного и столь жестокого?

Что могло вызвать такую внезапную и резкую перемену в настроении аборигенов? Может, лейтенант каким-нибудь своим действием или словом нарушил некое священное табу? Или они просто хотели ограбить его? Неужто медная подзорная труба стала причиной ужасной смерти лейтенанта Ирвинга?

Существует еще одна вероятность, но настолько чудовищная и неправдоподобная, что мне не хочется писать здесь о ней.

Эскимосы не убивали лейтенанта Ирвинга.

Но такое предположение тоже лишено смысла. Помощник конопатчика Хикки заявил со всей определенностью, что ВИДЕЛ, как шесть или семь аборигенов убивают лейтенанта. Он ВИДЕЛ, как они забирают сумку лейтенанта, подзорную трубу и прочие вещи, — хотя странно, что впоследствии он не обыскал карманы убитого и не нашел пистолета. Помощник конопатчика Хикки сказал сегодня капитану Фицджеймсу (я присутствовал при разговоре), что он, Хикки, НАБЛЮДАЛ с расстояния за тем, как дикари извлекают внутренности из тела нашего друга. Он прятался и наблюдал за всем происходящим.

Сейчас еще темно хоть глаз выколи и очень холодно, но капитан Крозье с несколькими людьми собирается через двадцать минут выступить к месту убийства и сегодняшней кровавой расправы над эскимосами, находящемуся в нескольких милях от лагеря. Вероятно, их тела все еще лежат там в долине.

Я только что закончил зашивать брюшную полость лейтенанта Ирвинга. Несмотря на страшную усталость (я не спал больше суток), я велю Ллойду самому одеть покойного и произвести последние приготовления к сегодняшним похоронам. По воле Провидения Ирвинг принес с «Террора» свою парадную форму в сумке с личными вещами. В нее-то он и будет одет.

Сейчас я намерен попросить у капитана Крозье разрешения сопровождать его, лейтенанта Литтла, мистера Фарра и прочих к месту убийства.